Риэлт: лёгкий путь к деньгам - Лёля Эмм

Бежавшие от преследования властей основатели-старообрядцы заблудились в лесах среди болот и решили – здесь их никто не найдёт.

Советская власть, великая отечественная война, оккупация немцами – все, не сразу находили Динину историческую родину. Хотя теперь, в 21 веке, наземный транспорт (ПАЗик 1980 г.), ходил в посёлок с завидной регулярностью: в понедельник и четверг.

Романтичная мама моей парикмахерши назвала двух дочек (с разницей в восемь лет) не по-здешнему, экзотически – Тина и Дина.

Старшая, Тина, после окончания школы, пошла намеченным путём: выбрала самого красивого тракториста из одобренной папой семьи и каждые три года становилась мамой.

Молодым купили дом, нарезали земли по горизонт и помогли развести хозяйство как в Ноевом ковчеге, только больше.

Дина с ужасом наблюдала семейное счастье сестры, нянчила племянников и вопиюще хорошо училась в школе.

Только после того, как папа продал выводок поросят в райцентре и купил для неё крепкий деревенский дом по соседству, Дина поняла – надо бежать.

Не по годам трезво рассудив, что отличница из сельской школы, где три учителя ведут все предметы, в областной вуз не поступит, она выбрала верняк: парикмахерское училище по конкурсу аттестатов.

Неожиданно – родня не препятствовала.

Два года в городе с еженедельными визитами родни (с гостинцами и племянниками, с беседами на тему «кто помер в деревне» и обсуждение видов на урожай) укрепили Динину уверенность – надо бежать дальше.

Она с терпением Золушки мела волосы в частных парикмахерских вечерами до тех пор, пока её не взяли в штат.

Платили невероятными на сельской родине живыми деньгами, а не сельхозпродукцией. Заработав кое-какой опыт и навыки, Дина рванула в областной город покрупнее, предусмотрительно выбрав его с максимально неудобным маршрутом для визитов родни.

Здесь она осмелела совсем: проколола губу, выкрасила волосы в рыжий и завела дреды. Убедившись в своей недосягаемости роднёй, пошла дальше: сняла крохотную квартирушку с парнем «не расписанная».

Однажды ей позвонил папа при мне; увидев на экране кто – Дина оттяпала мне кусочек уха и путано объясняла ему дрожащими губами, чем она занята в городе и почему не едет домой.

– На одиннадцать, Диночка, – говорю я и выхожу.

Я иду от остановки по старому городу на работу.

Май, цветут каштаны, пахнет шоколадом с кондитерской фабрики.

В офисе с утра многолюдно всегда. Вся атмосфера здесь напоминает утренний Привоз в Одессе: все эмоционально и одновременно говорят, жестикулируют, и никто никого не слушает. Это обычное рабочее утро в риэлтерском агентстве.

Первое время мне казалось, что я сойду с ума. Потом я привыкла.

Первый раз я столкнулась с риэлтерами случайно. Точнее не с ними, а совершенно невинной жертвой этого вида хищников.

По роду деятельности в прошлом (государственный служащий), вместе с коллегами я творила агрогородки из деревень области.

Это крайне сложный процесс, государство доверяло его только избранным. Берётся отдельно стоящая белорусcкая деревня, обкашивается, ограждается забором в зоне видимости из служебного автомобиля и окрашивается за счет средств бюджета в приятный зелёненький цвет. Всё.

Ежедневно автобус вывозил нас на государственную службу в определённое страной место. Коллектив делился в дороге на бригады мальчиков и девочек, совсем не потому: мальчиков ждал председатель сельсовета с ломами и лопатами – городить заборы; девочков – главный бухгалтер с краской и кисточками: красить нагороженное.

И так каждый день до конца светового дня.

Иногда, по очереди, мы оставались в здании администрации – приятно посидеть за письменным столом и составить отчет о нагороженном и покрашенном в вышестоящую организацию.

Так вот о жертве риэлтеров.

В одном из будущих агрогородков (к сожалению, не помню точно, были это Верхние Немки или Нижние Жары, а может Радовка или Веселовка), но, как и везде, из красот там было электричество и обилие свежего воздуха; государственные служащие ждали у неработающего клуба вместе с селянами приезда автолавки. (Автолавка – это такой маленький передвижной евроопт, который приезжает строго по графику во вторник и четверг сразу после обеда. Об этом сообщает прибитое на заборе расписание, там так дословно написано.)

Бригаде девочков хотелось мороженого и пить, бригаде мальчиков – тоже пить, но, после многодневного тягания бетонных секций, уже не воды.

Селяне: пенсионеры и многодетные мамы – пришли пообщаться и прикупить то, чего нет в натуральном хозяйстве: спичек, сигарет, мыла, соли и «куплёного» спиртного.

К подошедшей автолавке, из самого крепкого, с несеянным огородом дома, вышла женщина, отличающаяся от всех также сильно, как лебедь от домашних уток. Одетая в городское, в драгоценностях и с руками, не видевшими физического труда вообще никогда.

Она не глядя ни на кого подошла к автолавке. Красное опухшее лицо. Алкоголичка, не вступающая в контакты ни с кем. Пьяный пропадающий лебедь. Дама сняла с руки перстень с камнем – магазинщица оценила его в три бутылки водки.

Творцы агрогородков из подручного материала удивленно слушали сплетни селян от том, как её: «риэлтеры привезли».

Всю мою жизнь я страдала неистребимым желанием помогать людям. Причем чаще всего просто так – из спортивного интереса (В риэлте за это что то платят!).

Я неоднократно разводилась и делилась с мужьями, продавая не продаваемое. А ещё – я читала американские книги о целесообразных вложениях денег и спекуляции на недвижимости.

Но, поворотным моментом, в смене профессии было приобретение в приданное квартиры.

В Беларуси принято давать девочкам приданное.

Чтобы лучше брали замуж.

Это считается высшим пилотажем родительской любви и заботы.

Я очень хотела быть заботливой мамой и после раздела дома с очередным мужем купила однушку в дополнение к дочери.

«На первое время хватит, а там зять заработает на большую», – вместе со всеми мамами города думала я.

Начался первый кризис.

Через два года после приобретения я опомнилась и успела продать однушку ровно вдвое дешевле чем купила. Но могло быть и хуже.

Результат инвестиций был таков: если бы я завтракала рябчиками и ананасами, принимала ванны из коньяка, два раза в году отдыхала в Дубаи – прое..лось бы меньше денег, чем при инвестировании по-западному в белорусскую недвижимость.

Короче, так я и пришла в риэлт.

Нет – не совсем!

Когда решение поменять почётную государственную службу (с двумястами долларами зарплаты за факт присутствия на работе и надеждой на удвоенную пенсию потом), уже было принято, я выбрала максимально крупное агентство и стала наносить налёты-собеседования.

Я очень-очень напоминала будущему руководителю номер Елены Воробей с её «Возьмите меня!».

Борис Маркович сдался с шестого раза.

Белорусский риэлт – семейный еврейский бизнес, что-то вроде банков и ювелирных мастерских. Русских туда берут по рекомендации и за личные достижения.

Рекомендовать меня было некому, я взяла агентство штурмом.

Я люблю считать себя русской.

И к этому есть все предпосылки: мать моя родилась в селе Пушкари Рязанской губернии, отец – татарин. Их пути пересеклись в белорусском райцентре.

До двадцати пяти лет я прислушивалась к внутренним ощущениям: кто же я по национальности? Потом почувствовала – русская. Так и живу.

У меня сегодня личный праздник: я дежурю.

Всё, что само пришло в офис и позвонило – моё.

Каждый кабинет агентства сотворён нашим руководителем (и живой легендой отечественного риэлта) Борисом Марковичем по американскому образцу: в центре почти круглый стол за которым сидят агенты.

Стиль меблирования: минимализм – стол, стулья и агенты, остро желающие заработать на ископаемые сушки, кофе и ещё какие-нибудь жизненные мелочи.

Маркович несколько лет прожил в Америке и уверяет новичков, что это объединяет. Первые месяцы – всем так и кажется, потом наивные прозревают и видят в этом природную еврейскую экономность директора.

Стиль общения между собой у риэлтеров своеобразный.

Вне зависимости от возраста, вероисповедания и прочего мы все обращаемся друг к другу на «ты». Первый месяц мне казалось странным слышать от двадцатидвухлетнего Антона или двадцатипятилетнего Паши – «Оль, твоя очередь покупать кофе!» или «Твоя трешка на Головацкого вечером не хочет показаться?», а потом – так и надо.

И я стала обращаться к Саше (очень после пятидесяти, адвокат-беженец из Луганска) не Александр Николаевич, а просто – Саша.

Если честно, первое время сложно запомнить всех по имени – нас много, а если посчитать приходящих себя попробовать новичков – очень много. (Их запоминать смысла нет, посидев две-три недели – 9/10 стажеров уходит, не дождавшись фантастических комиссионных или хотя бы первого договора.)